— Представляешь, сегодня в школе девочка на уроке фортепиано вдруг расплакалась, — Маша задумчиво помешивала чай, сидя за кухонным столом. — Говорит, мама заставляет заниматься музыкой, а ей хочется на танцы.
Андрей что-то промычал в ответ, не отрываясь от телефона. За окном медленно опускались крупные снежинки, превращая декабрьский вечер в настоящую зимнюю сказку. До Нового года оставалось три дня, и город постепенно погружался в праздничное оцепенение — то сладкое время, когда старый год уже закончился, а новый ещё не начался.
— Знаешь, это заставило меня задуматься, — продолжила Маша, теребя кулон на шее — подарок мужа на первую годовщину свадьбы. — Как часто мы делаем что-то только потому, что от нас этого ждут другие…
Она замолчала, глядя на профиль мужа, освещённый голубоватым светом экрана. За пять лет брака его лицо стало чуть полнее, в уголках глаз появились едва заметные морщинки, а на висках пробивалась первая седина. Когда-то они могли разговаривать часами, а сейчас…
— Кстати, я купила билеты в театр, — Маша поднялась и подошла к окну, рассматривая причудливые узоры инея на стекле. — На третье января, «Щелкунчик». Помнишь, мы говорили?
Андрей наконец оторвался от телефона, и по его лицу пробежала тень замешательства. Маша сразу почувствовала неладное — за годы совместной жизни она научилась читать его мимику как открытую книгу.
— Тут такое дело… — начал он, нервно постукивая пальцами по столу. — Тётя Вера звонила.
Маша почувствовала, как внутри всё сжалось.
Тётя Вера, сестра свекрови, была той ещё любительницей «нагрянуть в гости». Каждый её визит превращал их уютную квартиру в территорию, где главным оружием были бесконечные сравнения, критика и непрошеные советы.
— Они решили приехать к нам на праздники, — продолжил Андрей, старательно избегая взгляда жены. — С дядей Колей и Светой.
Маша медленно опустилась на подоконник. В голове промелькнули воспоминания о последнем визите родственников: бесконечные разговоры о том, как «в их время» всё было лучше, громкий телевизор с утра до ночи, бесцеремонное вторжение в каждый уголок их жизни.
— На новогоднюю ночь? — спросила она, уже зная ответ.
— Ну… — Андрей замялся, и от этой паузы у Маши похолодело внутри. — Вообще они хотят до старого Нового года погостить.
Комната словно сжалась вокруг неё. Две недели. Целых две недели их маленькая двушка будет наполнена чужими голосами, запахами и привычками. Она живо представила, как тётя Вера будет хозяйничать на кухне, критикуя каждую чашку не на своём месте, как дядя Коля заполнит всё пространство громким звуком телевизора, а избалованная Света будет валяться на диване с телефоном, требуя к себе постоянного внимания.
— Но мы же не обсуждали… — начала она, чувствуя, как дрожит голос.
— А что тут обсуждать? — перебил Андрей с неожиданным раздражением. — Они же мамина единственная родня оставшаяся. Нельзя им отказать.
Маша посмотрела на календарь, где красным маркером было обведено третье января. «Щелкунчик». История о волшебном превращении и победе любви над обстоятельствами. Как иронично.
Тридцатое декабря выдалось морозным и ясным. Солнце искрилось в свежевыпавшем снеге, создавая иллюзию праздника. Маша с утра начала готовить квартиру к приезду гостей: протёрла и без того чистые полки, заново расставила посуду в серванте, расправила складки на шторах. В девять утра в дверь позвонили.
На пороге возвышалась тётя Вера — грузная женщина с волосами цвета медной проволоки, уложенными в замысловатую конструкцию.
Её ярко-розовое дутое пальто, казалось, излучало собственный свет в полумраке подъезда. За её спиной маячил дядя Коля, нагруженный чемоданами, как верблюд поклажей, а позади них переминалась с ноги на ногу Света, сжимая в руках огромную сумку от известного бренда.
— Машенька! — воскликнула тётя Вера, обдавая невестку удушающим ароматом приторных духов. — Боже мой, как похудела-то! Андрюша совсем тебя не кормит? И бледная такая… Ты витамины-то пьёшь?
Маша отступила в прихожую, пытаясь справиться с волной паники. В маленьком пространстве внезапно стало тесно, шумно и невыносимо душно.
— Коля, осторожнее с чемоданом! — командовала тётя Вера, снимая пальто и придирчиво оглядывая прихожую. — Там хрустальная ваза для Машеньки, чтобы было в чём фрукты на стол подавать. А то у них тут всё такое… современное.
Последнее слово она произнесла таким тоном, словно речь шла о чём-то неприличном. Маша невольно покосилась на свою любимую минималистичную вазу из матового стекла, купленную в скандинавском магазине.
— Светочка, милая, проходи, — продолжала тётя Вера, попутно открывая дверцы шкафа в прихожей. — Ой, а что это у вас прихожая такая тёмная? Надо бы лампочку помощнее. И обои эти… Машенька, вы когда ремонт делали?
Не прошло и часа, как тётя Вера полностью освоилась в чужом пространстве. Она открывала шкафы, заглядывала в ящики, цокала языком и качала головой, будто проводя ревизию в неблагополучной семье.
— Машенька, а почему у тебя мука не в банке хранится? — раздался её голос с кухни. — Так же нельзя! Жучки заведутся. И эти подушки на диване — это что за безвкусица такая? Давай-ка их уберём…
Маша с ужасом наблюдала, как её любимые декоративные подушки, купленные прошлой весной, отправляются в кладовку. Эти подушки она выбирала целый месяц, подбирая оттенки под общий интерьер гостиной.
— Деточка, ты же понимаешь, что это не солидно? — тётя Вера говорила тоном учительницы с отстающей ученицей. — Вот у моей подруги Галины…
Света тем временем расположилась на диване, закинув ноги на подлокотник. Её длинные ногти с ярким маникюром порхали над экраном телефона, издавая характерное постукивание.
— Тут вайфай есть? — спросила она, не поднимая глаз. — А пароль какой? Мам, я есть хочу! И что-то здесь прохладно…
Дядя Коля уже занял стратегическую позицию у телевизора, предварительно переставив его «для лучшего обзора», хотя Маша точно знала, что нынешнее расположение техники было выверено до миллиметра для оптимального освещения.
— А что это у вас каналов так мало? — пробасил он, щёлкая пультом. — Надо бы тарелку поставить. Вот у нас дома…
К вечеру Маша чувствовала себя совершенно опустошённой. Тётя Вера успела раскритиковать всё: от расстановки мебели до содержимого холодильника. Каждая фраза начиналась со слов «а вот у нас…» или «а вот Галина…»
— Андрей, — позвала Маша мужа, когда он вернулся с работы. — Может, поговорим?
— Прости, не сейчас, — отмахнулся он. — Дядя Коля футбол смотрит, я с ним посижу.
Тридцать первого декабря с самого утра тётя Вера оккупировала кухню. Она раскладывала по столу какие-то свёртки, банки и пакетики, отодвигая в сторону Машины заготовки для праздничного стола.
— Так, невестушка, — командовала она, повязывая фартук, — ты режь потихоньку морковь, и помельче, помельче! Что же ты так криво? В твоём возрасте я уже три года замужем была и так готовила, что все соседи завидовали. А я займусь своим салатом. Галина, помнишь, я тебе про Галину рассказывала? Так вот, она говорит…
Маша механически нарезала овощи, пытаясь отгородиться от бесконечного монолога свекрови. В голове крутились мысли о билетах в театр, которые теперь придётся сдать. «Щелкунчик» казался таким далёким, будто из другой жизни.
— Мам, — донёсся из гостиной капризный голос Светы. — А можно мне чаю? С лимоном и мёдом, как ты делаешь? И что-то здесь так холодно…
— Машенька, сделай Светочке чай! — тут же отреагировала тётя Вера. — И бутерброд ей собери, она же с утра не ела. Только масло потоньше намажь, она следит за фигурой. И включи отопление посильнее, ребёнок мёрзнет!
Маша молча поставила чайник. В голове пульсировала мысль: «Это мой дом. Это был мой дом.» Она смотрела на свою кухню, где теперь царил чужой порядок: банки с крупами переставлены, любимые специи задвинуты в дальний угол, а на столе красовалась привезённая тётей Верой клеёнка с аляповатым цветочным узором.
К вечеру квартира наполнилась запахами готовки и громким голосом телевизора. Дядя Коля настоял на просмотре «Голубого огонька», выкрутив звук на максимум: «Надо же создать праздничное настроение!»
За праздничным столом тётя Вера расцвела, оглядывая своё кулинарное творчество:
— Ну вот, теперь похоже на настоящий праздник! А то у вас обычно всё такое… диетическое.
Она подлила себе красного сухого и повернулась к Маше:
— А что это вы, молодые, всё детей не заводите? В наше время уже к двадцати пяти годам по двое имели. Время-то идёт…
— Тётя Вера, давайте не будем, — тихо попросила Маша, чувствуя, как краснеют щёки.
— А что не будем? Я же о вас забочусь! Вон, Светочка моя хоть и не замужем, но уже задумывается. Правда, доченька?
— Мам, — протянула Света, не отрываясь от телефона, где она фотографировала каждое блюдо для социальных сетей. — А можно мне ещё салата? И вон того, с крабовыми палочками…
Маша встала из-за стола:
— Извините, я на минутку.
В спальне было тихо. Маша села на край кровати, глядя на падающий за окном снег. В гостиной громко смеялись, звенели бокалы, шутил кто-то с экрана телевизора. Она достала из тумбочки билеты в театр и провела пальцем по золотому тиснению. «Щелкунчик» — гласила надпись.
Сказка о волшебстве и преображении. О девочке, которая осмелилась пойти против правил ради любви. Маша горько усмехнулась — в её случае всё наоборот: она уходит от любви ради себя самой.
«Пять лет», — думала она, сжимая билеты в руках. — «Пять лет я была тенью в собственном доме. Соглашалась, молчала, терпела. Позволяла решать за себя, что мне есть, как одеваться, как жить…»
За стеной тётя Вера затянула песню, к ней присоединился хрипловатый бас дяди Коли. Маша подошла к шкафу и провела рукой по своим вещам — каждая из них хранила историю. Вот шёлковая блузка, купленная на первую зарплату в музыкальной школе. Тётя Вера тогда сказала: «Ну кто сейчас такое носит?» Бордовое платье с вышивкой — «Слишком вычурно для твоего возраста». Любимый синий свитер — «В этом ты как бабушка».
В дверь постучали:
— Машунь, ты чего тут? — Андрей заглянул в комнату. — Уже почти двенадцать.
— Я подумала… — начала она, поднимая глаза. В горле стоял комок, но нужно было наконец сказать это. — Мне кажется, нам надо…
— Андрюша! — раздался требовательный голос тёти Веры. — Иди скорее, сейчас президент говорить будет!
Андрей исчез за дверью, даже не дослушав жену. Как всегда. В этом был весь он — вечно ускользающий, вечно избегающий серьёзных разговоров.
Маша просидела в спальне до трёх часов ночи. За это время никто не пришёл узнать, всё ли с ней в порядке. Она слышала, как гремела музыка, как тётя Вера учила жизни своего «Андрюшеньку», как Света требовала то чаю, то конфет, то селёдки под шубой. Где-то между «В лесу родилась ёлочка» и очередным тостом за «счастье молодых» Маша приняла решение.
В четыре утра она тихо достала небольшую дорожную сумку и начала складывать вещи. Самое необходимое: документы, немного одежды, зубная щётка. В кошельке лежала зарплатная карта и немного наличных — должно хватить на первое время.
На секунду она задержала взгляд на фотографии их с Андреем свадьбы, стоящей на полке. Какие они там счастливые… Но даже тогда, в самый важный день, тётя Вера умудрилась раскритиковать её платье, причёску и выбор ресторана.
Утром первого января, когда все ещё спали, Маша тихо оделась и вышла в прихожую. На секунду задержалась у зеркала — бледное лицо, уставшие глаза, в уголках губ появились скорбные складки. Когда это она стала такой? Откуда эта печать покорности на лице? «Нет, — подумала она, расправляя плечи. — Хватит.»
Достала блокнот, написала несколько слов, сложила листок и положила на тумбочку. Уходить нужно было сейчас, пока решимость не оставила её. Из гостиной доносился богатырский храп дяди Коли, в кухне тикали часы, отсчитывая последние минуты её старой жизни.
На улице было свежо и удивительно тихо. Город ещё спал после новогодней ночи, только дворник в оранжевой жилетке неторопливо расчищал дорожки. Маленький одинокий трактор урчал вдалеке, собирая снег в сугробы. Где-то лаяла собака. Маша глубоко вдохнула морозный воздух, чувствуя, как лёгкие наполняются свободой. Достала телефон:
— Алло, Лена? С Новым годом, сестрёнка… — голос предательски дрогнул. — Слушай, можно я к тебе приеду? Да, прямо сейчас. Нет, всё в порядке… То есть, совсем не в порядке. Помнишь, ты говорила, что я изменилась за эти годы? Ты была права.
В квартире проснулись только к обеду. Тётя Вера, накинув халат с розовыми фламинго, первым делом направилась на кухню:
— Так, что у нас на обед? Надо бы супчик сварить… — она открыла холодильник, гремя банками. — Машенька! А где эта… где невестка?
Света потянулась на диване, не выпуская из рук телефон:
— Может, в магазин пошла? Кстати, мам, я бы йогурт выпила… Только не клубничный, от него прыщи.
Андрей нашёл записку через полчаса. Он перечитал её несколько раз, не веря своим глазам: «После этого нового года с твоей родней я с тобой развожусь. Не ищи меня. Позвоню сама.»
— Нет, ты представляешь! — возмущалась в телефон тётя Вера, нервно расхаживая по гостиной. — Просто взяла и ушла! Вот что за молодёжь пошла… Ни записки толковой, ни объяснений! А мы с таким уважением к ней… Я же ей всё подсказывала, учила…
Света оторвалась от телефона:
— Слушай, а может оно и к лучшему? Она какая-то странная была. И готовила так себе… И вообще, сейчас столько классных девчонок свободных! Вон, у меня подруга есть…
А Маша сидела на кухне у сестры, грея руки о чашку с чаем. За окном продолжал падать снег, в духовке томился пирог — Лена всегда пекла, когда нервничала. Запах корицы и яблок наполнял кухню, напоминая о детстве, когда всё было просто и понятно.
— Знаешь, Лен, — Маша смотрела, как в чашке кружатся чаинки, — я ведь не из-за них ушла. То есть не только из-за них. Я пять лет была декорацией. Фоном для чужих желаний и решений. Когда я последний раз сама решала, какой обед приготовить? Какие шторы повесить? Куда пойти вечером?
Лена молча слушала сестру, подливая чай. В её глазах читалось понимание — она давно замечала, как меняется Маша, как тускнеет её взгляд, как исчезает улыбка.
— А эти праздники… — продолжала Маша. — Они просто показали мне всё как под увеличительным стеклом. Я увидела своё будущее: вечно прогибаться, подстраиваться, молчать. Быть удобной. Быть тенью. Знаешь, как в той сказке про русалочку — отдать свой голос в обмен на любовь. Только в моём случае любви тоже не осталось. Одни привычки.
— Что ты теперь будешь делать? — тихо спросила Лена.
Маша пожала плечами:
— Для начала — наконец-то схожу на «Щелкунчика». Билеты всё равно пропадают…
— Одна?
— Почему одна? С тобой, — Маша впервые за день улыбнулась. — А потом… Потом буду учиться жить заново. Быть собой, а не чьим-то отражением. Знаешь, я ведь даже забыла, какая я настоящая.
За окном продолжал падать снег, укрывая город белым покрывалом. Где-то в этом городе, в квартире с переставленной мебелью и выброшенными подушками, Андрей перечитывал записку жены, впервые задумываясь о том, что потерял. Тётя Вера собирала на кухне остатки праздничного ужина, причитая о неблагодарной молодёжи. Света фотографировала салаты для инстаграма, придумывая остроумную подпись про семейные ценности.
А в телефоне Маши мигало непрочитанное сообщение от мужа: «Давай поговорим? Я всё исправлю. Они уедут, обещаю.» Она посмотрела на экран и отложила телефон в сторону. Иногда тишина — лучший ответ. Особенно когда внутри наконец-то появляется собственный голос, который больше не хочется заглушать чужими желаниями и требованиями.
— Знаешь что? — вдруг сказала Лена, доставая из духовки пирог. — А давай завтра устроим генеральную уборку. Выкинем весь хлам, переставим мебель. Сделаем в квартире то, что тебе нравится.
Маша улыбнулась:
— Пожалуй, начну с покупки новых подушек. Самых ярких, какие только найду. И мы обязательно сходим на «Щелкунчика». Потому что иногда нужно просто набраться смелости и самой разбить скорлупу, в которой живёшь. Даже если кому-то она кажется уютной и правильной.
